Персональная выставка в галерее Симонсини, Люксембург, 2015
Зеленая жаба.
Раздался телефонный звонок, говорил мой старый приятель, профессор Клеменс Шол, предлaгал пойти с ним на открытие нового музея под Бонном. В это время Клеменс оказался почти единственным, другом после многих смертей и исчезновений моих близких. Мы договорились.
Музей оказался довольно занятной стекляшкой из серии аквариумов и люди там плавали как рыбки, внутри как всегда все из гладкого светло серого бетона на стенах висели кое где картины и объекты, народу было много, много молодежи, все были хорошо одеты, хотя разве в наше время можно так говорить, ведь все доступно каждому. Публика в основном сидела на светлых диванах без спинок, вокруг столиков с вином и какими-то закусками.
Было тихо, мирно беседовали.
Как водится на таких собраниях мы тут же встретили нескольких знакомых и разговорились, так ни о чем. Тут Клеменс повернулся ко мне:
-Позволь представить мою дочь, Ларису…
-Очень рад, Иосиф.
Я был удивлен, так как с Клеменсом мы были знакомы уже очень давно и я конечно знал двух его дочерей, одна, Гортензия жила с семьей в Южной Америке другую, младшую Фелисита помнится учил рисованию много лет назад, а про Ларису никогда не слышал, она была довольно крупной, не очень то симпатичной, обыкновенной, но супер современной, одни огромные очки чего стоили,
-Они наверняка могут работать и хлеборезкой?
-Это для них самое простое, отшучивалась Лариса.
-Ты знаешь Иосиф, Лара с семьей только что вернулась из Японии и я подумал может стоить тебе там сделать выставку, страна то волшебная.
-Да, я не против, даже за.
Ее визитка оказалась голографической, если смотреть на нее прямо, то будут видны только геометрические формы, а если чуть повернуть, то сразу же с боков открывалась вся информация.
-Как на моих картинах
-Учимся, Лариса улыбнулась, я ваша болельщица.
Я поклонился и прошел чуть вперед посмотреть выставку, но ничего особенного не заметил, все как обычно. Мы еще немного поговорили с Клеменсом…и я направился к выходу.
Люди по прежнему сидели кучками, спокойно разговаривали, за окнами- теплая осень, тишина и покой.
-Иосиф, постойте, это была Лариса, извините, хотела бы вас познакомить с моей семьей. Петер, мой муж, а это Фью, наш сын. Это был хороший мальчуган, правда левая рука заканчивалась у него почему то разъемом, как у USB, но у всех свои причуды.
-Пожалуйста присядьте, попросила Лариса, мы тут откопали прекрасное белое вино, только пол стаканчика, знаю не больше, а то машина взбрыкнет.
-Как Япония?
-Очень интересно за всех ответил Петер, посмотрите и показал на большой кошель с магнитной застежкой на столе, ну кошель как кошель…Вдруг этот предмет стал набухать меняя цвета от синего через красный до зеленого, из него стали выползать отростки, они на глазах менялись и трансформировались, из самого большого впереди намечалось что то, похожее на голову сфинкса, не угадал, нет скорее стало смахивать на лягушку, наконец она и появилась, большая лягушка, скорее жаба, которая и уставилась на меня, моргая. Я не зоолог, но это было полное подобие, даже слизистая кожа, переливаясь блестела на солнце, появился и запах тины вокруг…
-Вы не бойтесь, она не прыгнет, это был Петер, хотя может, но сейчас она находится в другом режиме, эту игрушку мы купили Фью в прошлом году, сейчас существует уже новая модификация этой игры- Пегас, можно одних живностей переделывать в другие и даже создавать новые, к блохе приделать лисий хвост, к примеру…
-Да, а то то я видел подходя к музею белку с крыльями сороки, все рассмеялись.
-А вот посмотри Иосиф, что мне купили недавно и Фью протянул мне на ладоне, что то маленькое, какой то кубик с кнопкой наверху, он стал прыгать вертеться по трем осям, зависать в воздухе, потом превратилось в человечка, который стал пульсообразно увеличиваться, когда он подрос сантиметров до двадцати я узнал в нем себя, почему то в старом бежевом свитере, одевавшемся только дома, тут еще включился зум и моя голова стала расти отдельно от тела и когда достигла размера открытки, «я» начал говорить и речь походила на то, о чем я толковал перед студентами на прошлой неделе…
-Молодцы супера и мета, не дают скучать «отшельникам», спасибо Фью, но извините у меня встреча и я должен бежать, уверен, что скоро встретимся. Фью помахал мне рукой.
Действительно, подумал я, выходя из музея, самая радикальная и величайшая из всех революций произошла как то быстро, тихо, неотвратимо и очень естественно, и самое удивительное, что без насилия, крови и прочих ужасов, все таки были усвоены два важнейших урока: ни убий и чти отца своего.
Да и верно, зачем надо было суперам убивать людей, ради чего? Мы же породили их- человечество, мы им не конкуренты, особенно сейчас. Но сделать так деликатно, никого не обидев, с сохранением достоинства каждого. Другой интеллект, точно не по человечески, люди бы точно погубили бы всех, взорвали несколько страшных бомб, только потом бы стали думать, а эти сначала кооперировали с нами потом оттеснили, а затем плавно вывели всех человеков на пенсию, пенсион то назначен знатный, идеальный коммунизм: хочешь оставаться человеком, пожалуйста, не неволим, хочешь при этом жить 100 или 200 лет тоже никаких проблем, хочешь перейти в супера или мета тебе помогут, напиши заявку, тебя переформатируют, что то добавят, что то выкинут и вечность обеспечена, правда, обратного пути не предусмотрено. Что бы не захотел, все возможно, от туфель до возраста и пола, только выбери по каталогам, живи и наслаждайся. Так ведь и происходило с отдельным человеком когда то; устал, отдохни, ну нет сейчас перспектив у человеков считают многие, но так ведь было и раньше, у нас есть хотя бы последний выбор, на- переплавку.
А я вот решил, родился человеком, им и умру, но многие бегут в мета, надоедает жить, человеческие деревни и города пустеют, в стационарах, очереди, многие перед тем как переделаться часто слюнями исходят; как вы можете продолжать это, как будто ничего не было, продолжать жить, это так у вас называется, вы лжецы и уроды, всю жизнь только и знали, что убивать себе подобных, уничтожать все, да вы не только убивали, но и мучили, выкалывали глаза, морили холодом и голодом, рвали на части…как такое возможно…
Ба,Ба,Ба, мы же не по своей воле здесь очутились, на этом курорте, кто то нас наказал так жестоко, за что?
Конечно, мета следят за нами, изучают; хорошо, что мы далеки от этого, возможно, они по десять раз на день меряют мой пульс, мне про то не известно, конечно для них мы мышки, но им важно понять, как происходит смена видов и что будет дальше с человеком. Как он будет жить лишенный обычной агрессивной среды, борьбы за жизнь.
Я смотрю изнутри, и мне кажется, человек стал меняться и меняться к лучшему, еще совсем чуть чуть и мы полюбим всех как себя, это ведь тоже будет рубеж, как у Исайи: леопард будет лежать с козленком, а волк с агнцем. Безумно трудно оказалось жить не встречая сопротивление, тут конечно и главная лавушка, все подается на блюдечке, а сам дряхлеешь… изобилие забирает у нас последние силы.
Мы ветераны борьбы за выживание и только сейчас за всех получили премию- пенсионные карточки при этом тут же оказались в тотальных аутсайдерах, но мы не сдаемся, преподаем, пишем книги, рисуем… конечо это уже никому не нужно, но мы совершенствуемся растем и у нас есть своя заветная мечта, добраться до Того, но испробовать другую дорожку, наплевав на технику.
Шел 5884 год от Сотворения Мира.
Игорь Ганиковский, Бергиш/Гладбах, 2014 (57774)
Игорь Ганиковский
РАССКАЗЫ О ХУДОЖЕСТВАХ
1. Введение
Я начал рисовать очень поздно, когда мне было уже 24 года, в 1974, до этого занимался совершенно другим, да и вообще никогда к художествам не тяготел, чтобы кто- то в моей семье ходил в музей не помню. Первый раз я попал в Третьяковскую галерею, со школой, в классе четвертом, и мне там было скучно, а следующий раз смотреть живопись пошел уже сам через пятнадцать лет! Бурлаки и всадницы мне были противопоказаны, да и сегодня не впечатляют.
Мой опыт интересен, я прошел путь от полнейшего непонимания, нелюбви и неприятия до 35 летнего погружения в профессию художника. Я очень хорошо помню, как это смотреть на картины и ничего в них не видеть, ну деревья, ну овраги, корабли, люди и людишки... про мазню-абстракцию и не говорю, все оставляло меня холодно равнодушным, и я никак не мог уяснить, что в этом люди находят важного и интересного. У меня было два глаза и хорошее зрение, как и у других, но не помогало.
Как то, в командировке я стал, рисовать, случайно, простым карандашом, потом уже в Москве нашел большой набор цветных, позже купил и краски, небольшой наборчик для детей, продолжал писать иногда по выходным, но прогресс был настолько решительным, что меня это захватило. Стал ходить в музеи, в основном в Пушкинский, смотреть книги, стал посещать любительскую студию, все закрутилось.
Часто потрясения переносят тебя в другие сферы, в моем случае, привело к «открыванию глаз», произошло это на выставке Ван Гога в Москве в Пушкинском музее. Там был еще маленький желтый каталожек. Первый раз в жизни я увидел такие сочетания цветов, такой напор и экспрессию, это тут же сняло «катаракту» с моих глаз, все замутнения исчезли. Иногда необходимо закричать, «ударить испытуемого током», чтобы открылось новое в нем самом, именно такие встряски, переводят нас в другие миры, открывают другую программу, латентно хранящуюся у нас в головах, случается, преобразуют атеистов в верующих, изредка - наоборот; смотрящих - в видящих; у слышавших сумбур открываются уши... и тут надо понять - видим мы не глазами и слышим не ушами... а мозгами.
Пример, я был знаком с одной замечательной экстросеншей, вылечившей сначала мою сестру, потом ее мужа по телефону; я хотел попросить ее о помощи моей знакомой из Германии, она никак не соглашалась... уже уходя, решился показать ей мой последний большой каталог, зная, что она сама немного рисует. Была она полуслепой, но очки не одевала, она открыла мой большой альбом и стала водить по картинкам пальцами, пролистала всю книгу, и вопрос с помощью был решен, она даже не захотела взять задаток, который я настойчиво ей предлагал. Что уж она там «увидела» не пойму, но что-то передалось, и не зрением.
Дальнейшее постижение нового можно сравнить с обучением иностранным языкам, сначала ты слышишь полнейшую кашу, затем начинаешь вычленять отдельные слова и фразы, учишь грамматику, потом шаг за шагом у тебя в голове все проясняется. Так же и с живописью и музыкой и литературой... конечно, каждый более восприимчив к своему, но, думаю, любой способен понять азы. Получается так, сначала каким то образом инсталлируется программа в голове, затем обучаешься.
Когда я только начинал, мне пришла нелепая мысль: возможно, когда-нибудь по картинам смогут судить, какие события происходили с художником во время его работы - обедал ли он, и что ел, с кем встречался, какое было настроение, время года... Сейчас, через 30 лет те же фантазии кажутся мне намного реальнее, и думается, «перекодировка» информации вполне возможна. Уже сейчас мы можем замерять приборами энергии произведений, лишь расшифровка пока затруднена. Что ты вкладываешь в работу, то зритель и получает. Обмен энергиями происходит повсеместно, люди подзаряжаются от музыки, слова, танца, живописи... а иногда они же забирают ее у нас.
Если просто, когда картина вам нравится, значит, ваши энергии совпадают. Есть работы, созданные сотни лет назад, которые до сих пор нас питают. Конечно, каждый чувствует по-своему.
В 1983 году меня приняли без худобразования в Союз Художников, и я превратился из тунеядца-любителя в профессионала.
2. 80-е
В 80-е мы только стали подходить к большим переменам - Россия, как всегда, с опозданиями. Обмен Запад-Россия обычно строится по одной схеме: сначала Россия заимствует идеи, затем переделывает их под себя, иногда до полного искажения, и в заключение, на дающего сыпятся страшные упреки.
Сейчас отставания обнаруживаются уже и в языке, все слова и термины, связанные с новыми технологиями, новым миром, мы находим в английском, поколеченым кириллицей, все эти блакчейны, краудфандинги, кикстаптеры, токены... безсмысленно искать в них корни русского, не найдешь.
Время трансформаций в России, для нее кончилось почти сороколетним блужданием вплоть до наших дней, причем, откуда она ушла, туда и вернулась и так случается всегда, когда человек или народ, или страна не способны делать из прожитого никаких выводов, их возвращение назад запрограммировано законами, стоящими над человечеством и человеком. Время перестройки и было дано России для соединения с передовым, искоренения воровства и строительством дорог, - опять пролетели...
В дальнейшем я больше буду говорить об арте (считаю, в культуре изменения зарождаются именно там первыми), но это относится и ко всем искусствам, находящимся почти в синхронном режиме. Заканчивалась эпоха модерна, разрушение традиций приобретало тотальный размах, девственно белый холст был уже выставлен, Кейдж исполнил музыку без музыки... По большому счету, в формальном плане, все уже было испробовано (например, на развитие абстрактного искусства потребовалось всего лишь 100 лет) и, по логике, наступал следующий этап - комбинирование найденного и смешения самих видов искусств с попыткой продолжения старых идей, может быть не столь оригинальным образом; наступал постмодерн, заносчивость модерна сменяется на сероватость, определявшую «пост», мир отходил от шока серьезных преобразований и, похоже, переходит в инерционный гибридный режим.
Еще интересный и важный факт: достигает максимума отчуждение создателей от их аудитории; слушателей, зрителей, читателей... от людей все больше требуется специальная подготовка. То есть, одновременно, искусство дошло до нулевых форм и уперлось в тупик и прервалась связь актуального искусства и публики. Эта парадигма подвергается корректировке.
На Западе расцветало менеджерство, в культуре, известное как кураторство, финансовый капитал заменял производство; оказалось, можно прекрасно жить и ничего не делать, торгуя лишь деривативами и фьючерсами; эти последствия ощущаются и сегодня и принесли результаты, за которыми можно увидеть многое.
В России в 80-х еще осваивался модерн, информации не хватало, многое было под запретом, во всяком случае, для большинства, мы, все были невыездными. Видели все через щелку или слышали сплетни и ничего не наблюдали живьем. Ситуация стала исправляться и изменилась лишь к началу нового столетия, с появлением компьютера, а потом и интернета и нашего личного присутствия за границей.
Мы же ничего не знали и мало понимали, были плохо знакомы с западной культурой, с актуальным искусством, не ведали, что такое частные галереи, где стоит выставлять свои работы... что почем... Первую свою большую картину иностранцам я продал-обменял на синтетическую кофту из магазина «Березка», причем был абсолютно уверен, в гениальности сделки. Этим историям не было конца, но прошло время, и мы поняли, кто реально обманывался, а кого обманывали.
Надо признать, художники стали первыми зарабатывать деньги, на фоне перестроечного бума, родился даже такое термин - «искусство перестройки». Обогащение одной группы неизбежно вызывает недовольство других, законно требующих распределения. Так появился у нас институт кураторства, интересно, в то же самое время и криминальный мир «заинтересовался» артом, начались грабежи мастерских и запугивание художников, вывоз их работ на Запад для продажи. Правда, бандиты скоро смекнули, что продажа искусства не столь выгодна, как торговля наркотой или проститутками... В кураторы же двинули бойкие молодые, водили иностранцев по мастерским, устраивали первые новые выставки, при этом, многие имели к арту лишь косвенное отношение.
Вспоминаю один случай, правда, он случился позднее, звонит мне как то Алеша Парщиков и сообщает новость, как одного из таких арт-кураторов пригласили работать в Вену, я спрашиваю: «Возглавить Венскую Оперу?» - Нет, отвечает Леша,- возглавить Венскую Академию Художеств». Я отвечаю: «А почему не Оперу, он понимает в этом так же? Ничего... кроме разве болтовни, его ведь уволят через полгода...» И действительно, уволили уже через три месяца. Тогда еще были строгие времена.
Сейчас многие из первых кураторов, которые порасторопнее, пробились в главные менеджеры от культуры, до сих пор не понимая, чем руководят и отвечают ли за что-либо, отстаивая лишь свои деньги и положение. Замена художников на менеджеров-кураторов нарушила истинные связи, людей, глубоко чувствующих информацию с «небес»; заменили на персонажей, мало что воспринимающих кроме денег, живущими сегодняшним днем и своими мафиозными связями.
Мало что изменилось со времен Сталина, до сих в стране полагается иметь царя и при нем главного художника, скульптора, режиссера и певицу... им же следует отдавать госзаказы и их пиарить. Установился и сохраняется до сих пор нехитрый бартер и в экономике и в искусстве; страна продает нефть и газ и за это покупает все на западе, ничего не производя внутри страны и выставляет модных зарубежных художников, заваливает российский рынок культурной продукцией из за кордона, тесня своих же.
3. Заключение
Что будет дальше с человеческими художествами никто не знает, ни самый умный, ни самый глупый, но чем быстрее мы будем приближаться к будущему - или, скорее нас будут к нему приближать, тем яснее оно будет проявляться, но движемся ли мы к прогрессу или полной деградации до сих пор непонятно.
При этом возникает важный вопрос. Сохраниться ли человек в таком виде, каким мы его знаем тысячи лет (он практически не менялся, вторая голова у него не выросла), сконструирован-то он был «навечно».
Возможно, человек преобразится до неузнаваемости, преобразуется в робота, киборга, еще во что-то более высокое или низкое. Что будет с искусствами? Не уверен, что дождевым червям интересен Рембрандт, а рыбы без ума, от Шёнберга... Наверное, у жуков есть свои Петрарки, но нам про это неведомо.
Важно признать, наши художества интересны только нам самим и только нам, нашему виду.
Поэтому, наблюдая за сферой искусств, можно будет,- забегая чуть вперед судить об изменениях самого человека, когда они последуют. Особенно художества дают к этому основание, поскольку они ведь глубоко связано не только с разумом, но и чувствами.
Последнее время мы все живем в мире галопирующей техники, именно ее развитие поглощает все ресурсы человека, естественно, происходит обеднение его жизни, все упрощается, социальное берет верх, элита платит дань за ущемление народа, отторжением его от Искусств, ведь связь высокого искусства и обыденного разрушена полностью, страдают и те и другие, трещена заполняется «серым бетоном». Живые беседы, чтение книг подменяются ток-шоу, твиттером и фейсбуком, фильмы - мыльными сериалами, выставки - ярмарками тщеславия…
Уже становиться ясно: путь к глобальному обществу, к которому нас подталкивают, ведет через понижение уровня культуры. Мы подходим к новому синкретизму,- все поголовно становятся поэтами, художниками, музыкантами, танцорами... и менеджерами, притом, что никто ни за что не отвечает, при этом все безумно активны.
Впереди арт - пожалуй, первое из искусств потерявшее профессиональные критерии: сейчас уже невозможно реально отделить объект вне культуры от артефакта, все зависит от того, где мы его обнаружим, в музее, выставке или на свалке рядом. Чем отличается какой- то музейный перформанс от красочной забастовки рабочих Рено? Ничем. Другие искусства тоже не отстают. Кто вообще идет в перформансы? Тот, кто не попал в балет, консерваторию, хор... а уж дальше серость тянет за собой серость, и не только в искусстве; она поддерживается не углублением, а расширением, качество жертвуется количеству, уже нет ни одного города или деревни, где не проводили бы «биеннале» и «триеннале», а сто различных конкурсов, не утверждали бы грантов, выдавая их за социальные проекты, попутно отмывая деньги. Введение новых лауреатов на сцену пополняет лишь армию безликих: а ведь, по сути, нам их навязывают, эти образцы совершенства. И наоборот, все стоящее, с завидной последовательностью, изгоняется, таким образом; низы подтягиваются, а вершки обрезают.
Профи не нужны и все поглощаются разрастающейся толпой, улица диктует. Будет ли одно фуэте или 32, пять раз сфальшивил или спел чисто, никто не заметит, и все равно будут хлопать и главное при этом, мост не разрушится и самолет не упадет - пока.
Человек теряет точную фокусировку и память, которую заменяют смартфоны. Смесь правды, пост-правды, полуправды, лжи , супер-правды, просто, вранья, задурманивает голову; так же и с художествами - человек постепенно теряет критерии и ориентиры... расчеловечевание происходит повсеместно и стремительно, толерантность вытеснила профпригодность, а ведь все начиналось с безобидного кураторства, когда профи заменили на любителей.
Напомним: уже вовсю меняют органы человека, теперь уже на чисто искусственные, люди уже живут сейчас с «железными» сердцами, завтра и в мозги залезут, хотя они уже там, наиболее притягательный проект, хотя следует понимать, даже при небольших изменениях, все кончится катастрофой, начни «улучшать» человеческую природу, попытки делались неоднократно, убери из человека его жадность, зависть, ревность, трусость и тягу к убийствам, то и о Шекспире можно будет забыть, да и всей мировой литературе, театре, кино... наконец наступит «рай». Если человечество перейдет на телепатическое общение, зачем тогда органы чувств, глаза, уши... зачем художества?
Уничтожение культуры - первый знак... за ним последует и физическое устранение самого человека.
Конечно всем надоело брюзжание стариков, вспоминающих о прежних золотых и серебряных веках, но именно это и подтверждает неуклонное сползание вниз, приближение «Рая», что, боюсь, явится тотальным усреднением: наконец наступит всемирные любовь, равенство, братство, не будет богатых, не будет умных, не будет красивых, все смогут себя трансформировать по шаблонам (сейчас уже переделывают семидесятилетних в сорокалетних), все будут здоровыми, жить бесконечно и, главное, сытыми.
Кто мы, откуда мы, куда мы идем,- задавал вопрос Гоген: в пропасть, в рай или рай уже был, надо было только притормозить. Но нас везут в заколоченных вагонах, и нет никакой возможности выскочить, наступает новый глобальный Холокост; или, скажем, нам всем показывают фильм и уклониться от просмотра тоже никак нельзя; или мы все собираем пазлы, общая картинка складывается тем быстрее, чем больше деталей занимают свое правильное место, а значит и скорость появления финального имиджа, нарисованного на коробке, растет в геометрической прогрессии.
Человек оказался более заинтересованным в продолжении существования и обретении бессмертия в том, чтобы, наконец, дорваться до Дерева Жизни, чем в поддержании высокой культуры, а может быть, культуры вообще; на подходе новые игры и их создатели, новые персонажи.
Похоже, только Поэты радуются сохранению человека; они же, наивные, верят, что их шедеврам уготована вечность.
Рефрат, март 2017
